И разные голоса переливаются в одном
способе говорить… Я назову его «дискурсом безжалостности».
***
«Жалость – это плохое чувство», –
говорит ее 7-летний сын, в ответ на реплику психолога (мол, жалко ежика убитого в игре), потому что
так говорит она сама, когда больше не может уделять ему внимания, которого она
и так уделяет ему слишком много, не жалея ни времени, ни сил, ни самой себя. «Жалость
– плохое чувство, – говорит она, – его испытывают только слабые люди».
***
– Мне жаль тебя! – Может сказать кому-то психолог.
– Не надо меня жалеть. Я не хочу быть
жалким. – Отвечает мне кто-то.
***
– Они просят моей любви, моего тепла, и я даю им их: маме, ребенку,
мужчине.
– А вам нужны любовь и тепло, хотите их получить?
– Мне нет. Мне они все вообще
надоели.
***
И она говорит, нет, констатирует, экспозирует:
– Зима, 4 утра, мне 4 года, мы с мамой стоим на станции. Мне холодно.
Мы приехали к родственникам… Они могли
бы забрать нас… Но мама стесняется звонить из автомата, нельзя будить дядю, это
некрасиво и некультурно. Мы потерпим. У меня шапка на завязках. А знаете, я,
наверное, хочу быть более эффективной, я хочу узнать что-то новое о себе.
– Постойте, куда же вы? А как же девочка, та, четырехлетняя, мне ее так
жалко, почему ее мама не заботится о ней, но заботится о каком-то дрыхнущем
дяде-брате?!
– А мне не жалко...
***
«Надо больше
работать, нам всем… Когда я на прошлой работе налаживала продажи, то я очень
старалась, я большой-большой молодец, там я очень много работала, довольна,
могу собой гордиться. Лежала в отделении неврозов целых два раза!»
***
И во всей этой кутерьме нас призывали
затянуть пояса, и во всей этой кутерьме некоторые были готовы на все ради
победы, а там наверху все равно опять никого не жалели… Господи, если бы я в
тебя верил, я бы спросил: «Сколько еще воинов воспитает эта земля? Сколько
трибунов? Сколько лгунов? Судей, пересудчиков, активистов, нигилистов,
идеалистов, принципистов, отличников? И когда «пойдут» просто люди? Люди,
которые способны на жалость (к себе и к другому), заботу и милосердие, для
которых не может быть ничего ценнее жизни (своей и чужой) – ни денег, ни
традиций, ни идей, ни слов… А, Господи?».
